[*anhen*]

Да, текст большой, но устоять не смогла. Пока в оцепенении, осторожничаю, но предчувствую что-то грандиозное.

"Бродя по набережной Селестэн, я наступаю на сухие листья, и когда поднимаю какой-нибудь из них и всматриваюсь в него, то вижу, что он наполнен пыльцой старого золота, под которым кроются земные глубины с запахом мшистых зарослей, прилипающих к моей ладони. И потому я приношу сухие листья к себе в комнату и прикрепляю их к абажуру лампы. Заходит Осип, сидит два часа, а на лампу даже не взглянет. На следующий день появляется Этьен и, не успев стянуть берет с головы, тут же Dis donc, c'est epatant, ca! [Ну ты скажи, это же потрясающе! (фр.)], берёт лампу в руки, рассматривает листья, приходит в полный восторг, Дюрер, прожилки и т.д.
Одна и та же ситуация и два варианта… Я сижу и думаю обо всех тех листьях, которых я не увижу, я, собиратель сухих листьев, и о стольких вещах, которые носятся в воздухе и которых не видят глаза, бедные летучие мыши среди книг, фильмов и засушенных цветов. Вокруг меня лампы, вокруг меня листья, которых мне не увидеть.
И так, оттолкнувшись от des feuilles en aiguille [пришпиленного листа (фр.)], я думаю о том особенном состоянии, когда всего лишь на момент мы угадываем в пространстве невидимые лампы и листья, чувствуем, что они есть, где-то тут, рядом, за пределами видимого. Это так просто, любое возбуждение или депрессия подталкивают меня к состоянию, благоприятному для
назову его паравидением
иначе говоря (самое плохое как раз то, что надо говорить)
способность на секунду как бы уйти от себя, чтобы вдруг попытаться понять себя извне или изнутри, но в другом плане,
как будто я – это тот, кто смотрит на меня
(нет, лучше — потому что на деле я себя не вижу — как будто кто-то проживает за меня эти мгновения).
Это длится так недолго, длиной в пару шагов, когда я иду по улице или когда делаю глубокий вдох (иногда, когда я просыпаюсь, чуть дольше, и тогда это сказочное ощущение),
и в этот момент я знаю, что я такое, потому что я точно знаю, что я не что иное, как это (и что я очень скоро ухитрюсь снова этого не знать). Однако не существует такого слова, которое определило бы материю, соединяющую слово и чистое видение в единый блок. Невозможно точно и объективно определить это несовершенство, которое мне удалось уловить и которое было отсутствием в чистом виде, или ошибкой в чистом виде, или недостаточностью в чистом виде, в общем,
неизвестно, чем, чем.
Попытка по-другому сказать то же самое: Когда это приходит, уже не я смотрю на мир, от себя – к нему, но я сам на секунду становлюсь миром, тем, что вне меня, всем остальным, что на меня смотрит. Я вижу себя таким, каким могут видеть меня другие. Это трудно переоценить: поэтому это и длится так недолго. Я способен измерить собственное несовершенство, заметить всё то, что мы, по нашей ущербности или неспособности, не можем видеть. Я вижу то, чем я не являюсь. Например (я выстраиваю это уже по возвращении, но исходит это оттуда): есть огромные пространства, которых я не достигал никогда, а то, чего не знаешь, не существует. Страстное желание бежать куда-то, войти в какой-то дом, в какую-то лавку, вскочить в какой-то подъезд, проглотить всего Жуандо, понять немецкий, узнать, что такое Аурангабад… Жалкие, локальные примеры, но они могут дать общее представление об идее (если это идея).
Ещё одна попытка сказать то же самое: Несовершенство ощущается скорее как бедность интуиции, нежели как недостаточность опыта. В самом деле, меня не слишком расстраивает тот факт, что я не прочёл всего Жуандо, печаль моя оттого, что за такую короткую жизнь мне не вместить всех библиотек на свете, и так далее. Недостаточность опыта неизбежна, если я читаю Джойса, я автоматически жертвую какой-то другой книгой, и наоборот, и так без конца. Ощущение недостаточности наиболее остро, когда
Немного похоже вот на что: в воздухе вокруг твоей головы, твоего взгляда прочерчены некие линии,
за ними зоны, недоступные для твоих глаз, твоего обоняния, твоего вкуса,
то есть существуют некие ограничители в пространстве, которое вне тебя,
и ты можешь ступить за эти ограничители, хотя тебе уже кажется, что ты полностью овладел каким-то знанием, а знание это словно айсберг, на поверхности видна лишь частица, а вся его огромная суть за пределами твоего проникновения, картина, похожая на гибель «Титаника». Хетот Холивейра вечно с хетими примерами.
Поговорим серьёзно. Осип не увидел сухих листьев на лампе просто потому, что его ограничители располагаются до понимания того, что означает эта лампа. А Этьену ничего не стоит их увидеть, но зато его ограничители не позволили ему увидеть, что мне очень горько и я не представляю, как мне быть во всей этой истории с Полой. Осип это тут же понял и дал мне понять, что понял. И так мы все. Я представляю себе человека в виде амёбы, которая протягивает щупальца, чтобы достать и схватить свою пищу. Щупальца бывают длинные и короткие, они двигаются, описывают круги. В один прекрасный день характер движений устанавливается (это называют зрелостью, когда сам себе голова). С одной стороны, достаёт далеко, с другой – не видит лампы у себя перед глазами. И тут уж ничего не поделаешь, как говорят уголовники: кому где отколется. И таким образом, человек живёт себе, будучи вполне убеждён, что ничто интересное не ускользнёт от него, до тех пор пока внезапно не отскочит в сторону и ему не покажут на секунду, к счастью такую короткую, что он не успевает понять, что это было,
покажут, что существование его частично, а щупальца неправильные,
вселят подозрение, что там, дальше, где сейчас я вижу только чистый воздух,
или что в этой неопределённости, на этом перекрёстке выбора,
я сам, в той, иной реальности, которая мне известна,
я напрасно жду и надеюсь.

(Suite) [Продолжение следует (фр.); сюита (муз.)]
Люди, подобные Гёте, не должны обладать слишком большим опытом такого типа. В силу своих природных способностей или решительности характера (гений – это тот, кто делает гениальный выбор и попадает в точку) щупальца у таких людей вытянуты на максимальную длину во всех направлениях. Они охватывают всё во всеобъемлющем диаметре, их ограничители – это их собственная кожа, простирающаяся в духовном смысле на огромные пространства. Я не думаю, что у них возникает желание понять (или продолжить понимание) того, что лежит вне их огромной сферы. На то они и классики, че.
Амёбу uso nostro [в нашем случае (лат.)] неведомое обступает со всех сторон. Я могу знать много и, в определённом смысле, многое прожить, но тут другое приближается ко мне со стороны моего самого уязвимого места и чешет мне голову своим холодным ногтём. Самое плохое, что чешет, когда у меня не чешется, а вот когда зуд начинается – когда я хочу знать, – всё, что меня окружает, выглядит таким установившемся, таким благоустроенным, таким завершённым, таким основательным и так хорошо снабжённым ярлыками, что я начинаю думать, уж не приснилось ли мне всё это, возможно, мне и так хорошо, возможно, я достаточно защищён и не должен давать волю воображению.

(Последняя suite)
Воображение совсем захвалили. А оно, бедняга, не способно продвинуться на сантиметр дальше ограничителей, до которых достанут щупальца. До этого места – куда хочешь, с живостью необыкновенной. Но в ином пространстве, где дуют космические ветры, которые Рильке ощущал над своей головой, Мадам Воображение не в ходу. Но detto [я всё сказал (ит.)]." (с)

@темы: Цитаты